Дорога к рабству: западные корпорации против рынка и частной собственности

***

Аарон Перзановски, Джейсон Шульц. Конец владения. Личная собственность в цифровой экономике. М: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2019

Критики социализма любили доводить до абсурда отказ от частной собственности. Мол, вы ничего не сможете контролировать: ни зубную щётку, ни жену/мужа, ни дом — всем будет владеть и распоряжаться «тоталитарное» государство, то есть жадные чиновники. Понятно, что для защитников капитализма удобней было говорить о личной собственности (доступной большинству), чем о собственности на средства производства и капитал (концентрирующийся у узкого круга). Тем не менее для обеих сторон свобода распоряжаться своей лопатой, книгой или кухней была чем-то само собой разумеющимся. Иронично, что настоящее наступление на личную собственность началось после развала СССР и триумфа «частного» капитализма.

Сегодня всё больше людей живут на съёмной квартире, пользуются арендой автомобиля или такси, отказываются от коллекции дисков с фильмами и музыкой в пользу подписки. Наши коммуникации зависят даже не от государственных телефонных и почтовых служб, а от частных интернет-компаний, социальных сетей и мессенджеров. От них же зависит сохранность наших личных данных, тайна переписки, конфиденциальность покупок. С развитием «умной» техники даже такие повседневные вещи, как открытие двери гаража или готовка кофе, оказываются под контролем внешних сил. Это становится проблемой, когда кофемашина отказывается готовить «нелицензированный» кофе, а пульт от автоматизированного гаража требует продлить платную подписку. Корпорации не только собирают и продают персональную информацию («слежка»), но и пытаются прямо контролировать, что и как мы используем в повседневной жизни.

Наиболее показательна юридическая сторона дела. Крупные компании десятилетиями старались ограничить право собственности потребителя на «купленный» товар. Поворотным пунктом стали лицензионные соглашения — длинные тексты, на которые мы «соглашаемся», регистрируясь в интернет-магазине, устанавливая компьютерную игру или распаковывая микроволновку. Согласно «лицензиям», мы на самом деле покупаем не товар, а разрешение правообладателя на ограниченное пользование товаром. Насколько важен этот вроде бы формальный момент, показывают профессора права и практикующие юристы из США Аарон Перзановски и Джейсон Шульц в книге «Конец владения. Личная собственность в цифровой экономике».

Рассматривая историю судебных разбирательств и принятия законов в Соединённых Штатах, авторы показывают, как корпорации последовательно ограничивают права не только потребителей, но и государства, перехватывая контроль за потоками информации и материальных предметов.

Интересно, что описанная Ником Срничеком и другими авторами логика «капитализма платформ» прослеживается в США уже в 1970-х годах, задолго до появления сервисов Facebook или Uber. Компании использовали авторское право и патенты, чтобы задавить вторичный рынок (вроде перепродажи музыкальных дисков) и запретить любые сторонние модификации или улучшения. Если вы купили автомобиль условной Ferrari, то вы должны оказаться на всю жизнь привязаны к этой корпорации: ремонтировать машину только в лицензированных сервисных центрах, продавать только с разрешения (и с отчислением процента) официального дилера. Независимая экспертиза (например, оценка выброса вредных веществ) должна быть невозможна.

Контроль над каждым проданным экземпляром позволяет проводить сегментирование рынка, когда производитель назначает разные цены на один и тот же товар в зависимости от страны, города, платёжеспособности покупателя. Если раньше деление шло между бедными и богатыми государствами (жители последних платили, например, за те же лекарства и учебники в 5 раз больше), то современные технологии позволяют делать персональные предложения — на основании лично вашей кредитной истории и предпочтений. Несложно догадаться, что капиталисты — не Робины Гуды, отнимающие у богатых и отдающие бедным. Их задача — продать товар конкретному покупателю по максимально возможной цене и не дать вторичному рынку нарушить эти тонкие схемы (с чем, вероятно, связано неприятие либералами трудовой теории стоимости). В книге показано, что компании реально судились с людьми, например, покупавшими учебники в Азии и продававшими их в США. Более того, введение региональных цен не уменьшало выручку компаний, а резко увеличивало её — что не очень вяжется с риторикой «помощи» бедным странам.

Пока споры шли вокруг материальных вещей — бумажных книг, автомобилей, мебели — суды в США обычно становились на сторону потребителей. Впрочем, авторы указывают, что американские фермеры до сих пор пытаются снять ограничения, наложенные на купленные ими тракторы, удобрения и семена (к примеру, фермеры часто не имеют права высаживать семена выращенных ими растений!). Появление же «неуловимых» электронных товаров, которые легко копировать и распространять, стало поводом для пересмотра законодательства — чем воспользовались корпорации.

Одновременно капиталисты получили невиданные методы контроля, развивавшиеся под эгидой «технических средств защиты авторских прав» (DRM). Программный код, добавляемый в электронные книги, игры, софт и даже «умные» вещи (от говорящих детских игрушек и кофеварок — до автомобилей), в сочетании с интернет-соединением, позволил производителю контролировать каждый экземпляр товара после продажи. К тому же корпорации стали заявлять, что не «продают» вам машину (холодильник, смартфон и т. д.), а лишь дают «право пользования» автомобильным программным обеспечением. Понятно, что условия использования определяются компанией. Их могут в любой момент изменить или вообще заблокировать вам доступ. Как считают авторы, это более-менее понятно и прозрачно в случае подписки в духе Netflix (дающего вам доступ к своей видеобиблиотеке); но совершенно не очевидно в случае купленных раз и навсегда товаров.

В книге справедливо утверждается, что не нужно представлять права собственности как нечто естественное и неизменное. То, как и чем мы можем распоряжаться, постоянно изменяется в зависимости от классовой борьбы, позиции государства, развития общества и экономики. Для авторов ключевым является баланс между властью потребителя, государства и частных корпораций. Однако, как показывает Франк Трентманн в «Эволюции потребления», права потребителей были результатом не менее яростной борьбы, чем права трудящихся. Капиталисты всегда адресуют к тому, что «рынку виднее» и что они и так «работают» почти в убыток. Но на деле наступления на права большинства движимы алчностью немногих владельцев средств производства (теперь уже в широком смысле: платформ, программного обеспечения, рекламы).

Как показал ещё Маркс, капитализм не является стабильной системой, создающей баланс интересов, народное единство и равенство. Как показывают современные авторы, капитализм не поддерживает даже свои основополагающие принципы: свободу, частную собственность, рынок. Власть не распределяется по обществу, а всё больше концентрируется в немногих руках.

Интересно провести аналогию с Уле Бьергом, рассматривавшим кредитование как создание банками частных денег. Частный банк берёт у государства 100 рублей и, опираясь на них как на «резерв», раздаёт своим клиентам кредитов на 10 000 рублей. Итого — большая часть денег в обращении контролируется не государством, а частными структурами (по данным Бьерга, порядка 90% денег в мире — частные). Перзановски и Шульц относятся к лицензионным соглашениям схожим образом: если раньше правила пользования вещами определялись государственным законодательством (право собственности, авторское право, многолетняя практика решения конфликтных ситуаций), то теперь они полностью определяются текстами лицензий, написанными корпорациями. И если раньше каждая компания придумывала свои условия, то в последнее время наблюдается стандартизация лицензий. Конечно, «стандартом» оказывается самое жёсткое и ограничивающее права потребителя соглашение. Аналогию можно продолжить: Хайнц Курц в «Краткой истории экономической мысли», по сути, приходит к выводу, что и рынки выражают не общественную мудрость, а желания наиболее сильных игроков — т. е. всё тех же корпораций. Не окажется ли, что чиновники и политики также склонны прислушиваться к сильнейшему?..

Ноам Хомский говорил, что в США построен коммунизм для богатых и капитализм для бедных. Мы видим, что это преувеличение. Бедным не доступен даже капитализм — если рассматривать его как право частной собственности, обеспечивающее гражданину независимость и свободу. Авторы, защищая некий «нормальный» капитализм, вскрывают суть капитализма реального: диктатуру правящего класса. Книга заканчивается призывом к судам и Конгрессу как представителям «общества», хотя очевидно, что на них слишком сильно давят организованные и подготовленные капиталисты и недостаточно — разобщённые рядовые граждане.

Характерно, что авторы участвовали в коллективных исках потребителей как юристы и эксперты. При этом в книге почти не говорится о самоорганизации или давлении снизу. Авторы больше надеются на правильную формулировку закона, чем на политическую борьбу. Однако приводимая ими история изменения законодательства и судебных решений — это ничто иное, как «односторонняя классовая борьба» по Хомскому! Корпорации не были жертвой ошибок и неопределённостей в законе; они осознавали свои интересы и последовательно изменяли законодательство под себя. Судьи, ранее опиравшиеся на одни нормы, стали опираться на иные принципы (по поводу чего сокрушаются авторы). Конечно, судьи и чиновники не всегда являются частью «тайного заговора» с корпорациями и, как правило, вынуждены считаться с большинством граждан. Но не стоит надеяться на невидимые руки «демократии» или «рынка», верить сказкам про ответственный бизнес. Хороша или плоха система, это не отменяет ответственности людей за свою судьбу (и судьбу общества). Никакие политические системы и рынки не сделают низовую самоорганизацию ненужной.